Вечер был не слишком поздний,не вполне сияли свезды,
Не совсем плясали пары , по чуть-чуть мороз крепчал.
Не играли уж гитары, не благоухали розы;
Я уперла три сигары с стола, где чай стоял,
Я уперла три сигары со двора, где дуб стоял.
(Посинел и весь дрожал.)
Часто в жизни я влюблялась, в червяка переселялась,
Как-то мне Иштар являлась – представляете, Иштар!
С черным мавром я ругалась, В Черном море я купалась,
Но ни разу не являлась я владелицей сигар.
Нет, ни разу не являлась я владелицей сигар.
Отвечаю за базар.
Кое-как сокрыв покражу, я снесла домой поклажу:
Не курить же эту лажу, не совать же в нежный рот!
Просто сперла, чтобы было, и на кухне положила,
И на кухне положила, как последний идиот,
Хоть мне сердце говорило, плача, замедляя ход:
«Положите на комод!»
Не терзаяся нискоко, стала я смотреть Хичкока,
Разлагаясь на диване, как Синьор как Помидор.
Вдруг сигары тонко-тонко, тихо и poco-a-poco
Просят коньяка, шлафрока, ночь, пустынный коридор,
Труп полковника, и даже – совершенный перебор! –
Попросили хьюмидор!
И на это я вот лично посмотрела бессердечно
И швырнула их в окошко с изменившимся лицом.
И сигары срединощно стали мне стучать, конечно,
Совершенно неприлично мне стучать в окно торцом,
Неожиданно фаллично мне стучать в окно торцом,
Необрезанным концом!
А с утра мои сигары, как хичкоковы гагары,
Облепили тополь, ясень, осадили огород…
Перец ясен: мы попали в запендю. Ложусь на нары.
Жду приход соседских куриц, с нетерпеньем жду приход;
Жду, когда их лошадь скурит, жду, когла их ворон скурит,
Вариант – енот склюет.
АННА КРУШЕЛЬНИЦКАЯ 